Скоро чудесные праздники — Новый год, затем православное Рождество. И кто-то вовсю готовится и распевает праздничные песни, а кто-то — до сих пор не нарядил ёлку и чувствует, что ничего не хочется. Как быть? Читать! Читать волшебные новогодние и рождественские истории и ждать Чуда. Попробуем вместе?
Рождественские рассказы писали многие известные авторы: Николай Лесков, Федор Достоевский, Антон Чехов, Анатоль Франс, Сельма Лагерлеф, Леонид Андреев, Владимир Набоков, О’Генри, Туве Янссон… Это далеко не полный список, который с каждым годом становится всё больше.
Основателем европейского рождественского рассказа был, конечно, Чарльз Диккенс. Самое известное его произведение — «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями». У рассказов Диккенса была своя структура: у него всегда случалось чудо, которое удивляло всех героев. Затем это чудо помогало героям преобразиться и стать лучше. А в конце читателей ждала мораль: автор объяснял, как стоит себя вести и почему не стоит быть злыми, жадными и неприветливыми людьми.
В России всё было немного иначе: у нас главным рождественским хитом была «Ночь перед Рождеством» Николая Васильевича Гоголя. И там всё было иначе: чудо вовсе не являлось чем-то из ряда вон выходящим — оно отлично соседствовало с обыденной жизнью. Развязка у Гоголя была счастливой, а в конце не был никакой морали и поучений. Только чистое веселье и карнавал нечисти: черти, ведьмы и летающие вареники.
Часто рождественские/святочные рассказы создавались не для развлечения, а для поучения детей. Авторы обращались к христианским темам и создавали на их основе простые и понятные детям истории. Формат святочного рассказа был удобен для обучения — сюда органично вписываются темы нравственности, святости, доброты, самопожертвования и честности. В дальнейшем жанр стал развиваться в двух направлениях. Сам по себе жанр рассказа стал настолько массовым, что к нему обращались все писатели — и профессиональные, и начинающие, так что святочные рассказы превращались в лёгкое сентиментальное чтение без особых литературных изысков. В то же время святочный рассказ для многих писателей стал полем для экспериментов и способом формирования нового литературного направления.
Вспомним лучшие рождественские истории.
Чарльз Диккенс. «Рождественские повести»
Писатель, в детстве познавший нужду и несправедливость, особенно остро чувствовал контраст между бедностью и богатством, низостью и благородством, черствостью и милосердием. Это свойство таланта сделало Диккенса (помимо всего прочего) непревзойденным корифеем новогоднего рассказа. «Рождественские повести» выросли из намерения написать памфлет «К английскому народу, в защиту ребёнка-бедняка» (против эксплуатации детей на предприятиях). Памфлет не задался, зато с 1843 по 1848 год из-под пера автора вышли пять повестей: «Рождественский гимн в прозе: Святочный рассказ с привидениями», «Колокола: Рассказ о Духах церковных часов», «Сверчок за очагом: Сказка о семейном счастье», «Битва жизни: Повесть о любви», «Одержимый, или Сделка с призраком». Как видно из названий, с рождественскими штуками тут всё в порядке: призраки, духи и привидения, гремящие цепями. Этот волшебный инструментарий автор использует, чтобы напомнить нам важную вещь: человек в своей основе добр, даже в самом чёрством сердце брезжит луч милосердия. В 2012 году – к двухсотлетию писателя – в Великобритании провели опрос и выяснили, что самый популярный его персонаж — Эбинизер Скрудж из «Рождественской песни в прозе». Раскаявшийся грешник оказался читателю ближе всех диккенсовских праведников.
Эрнст Теодор Амадей Гофман. Щелкунчик и мышиный король. Одна из самых волшебных и романтичных рождественских сказок. 24 декабря в богатом доме советника медицины Штальбаума все готовились к Рождеству, а дети, Фриц и Мари, гадали, что на этот раз им подарит их крёстный, искусный выдумщик и часовых дел мастер Дроссельмейер. Вечером, на рождественской ёлке все дети разбирали самые красивые подарки, а Мари приглянулся Щелкунчик в костюме принца. Уродливый внешне, он показался девочке милым. Фриц быстро выломал ему пару зубов, пытаясь расколоть твёрдые орехи, поэтому Мари стала опекать игрушку. Ночью девочка задержалась у стеклянного шкафа, куда сложили все игрушки, и стала участницей битвы семиголового мышиного короля и армии кукол под предводительством Щелкунчика. Куклы сдались под натиском мышей, и когда мышиный король уже подобрался к Щелкунчику, Мари бросила в него своей туфелькой…
Антоний Погорельский. «Лафертовская маковница». Под псевдонимом «Антоний Погорельский» творил, как известно, Алексей Алексеевич Перовский, дядя А.К. Толстого. И кроме литературы, он не жалел таланта на развитие племянника. Повесть «Лафертовская маковница» формально не приурочена к Рождеству, однако аккумулировала все особенности жанра. Нечистую силу, чудеса и торжество добродетели. Именно она стала одним из первых образцов рождественского чтения в России. Кстати, «Лафертовская» означает «Лефортовская», а «маковница» — это торговка маковыми лепешками. И она, конечно, ужасная ведьма. А племянник Перовского, Алексей Константинович, ввел в нашу литературу образ вампира. Хотя славы Брэма Стокера Толстой не достиг, зато был дважды экранизирован – в Польше и у нас. И сегодня это прекрасное новогоднее чтение с хэппи-эндом.
Александр Александрович Бестужев-Марлинский. «Страшное гадание». До появления повестей Пушкина А.А. Бестужева, творившего под псевдонимом Марлинский, называли «Пушкиным в прозе». Богатейший метафорический его язык нисколько не тормозит динамику рассказа. В рассказе «Страшное гадание» присутствует весь рождественский набор: и мороз, и вьюга, и разгул инфернальных сил, и роковая страсть, и смертоубийство. Любопытно, что «добрым духом», который служит нравственному исправлению героя, становится нечистый.
Николай Васильевич Гоголь. «Ночь перед Рождеством». «Ночь перед Рождеством», как и все «Вечера на хуторе близ Диканьки» — общепризнанная вершина рождественского жанра в русской литературе. Не говоря уж о том, что именно «Вечера» положили начало созданию гоголевского великого мифа об Украине как о стране невиданных чудес, где люди обаятельны и остроумны, свободны и отважны, где правят сильные и благородные чувства. Кузнец Вакула, оседлавший самого черта, живет в глубине души каждого, в ком течет украинская кровь… А ведь Н.В. Гоголь вполне мог бы сделаться целиком достоянием Украины, если бы столица империи и главные толстые журналы с их главными толстыми корифеями в 1828 году располагались, например, в Киеве
Григорий Петрович Данилевский. «Святочные вечера». Вышедшие в 1879 году «Святочные вечера» гения массового чтива Г. П. Данилевского содержат уже значительные признаки иронического отношения к жанру. Во многих случаях «таинственному» находится разумное объяснение: например, убийцей священника оказывается вовсе не упырь, как думает вся деревня, а дьякон, который «подставляет» лежащего в церкви покойника, измазав ему рот кровью («Мертвец-убийца») и т. д. Особняком в цикле стоит рассказ «Жизнь через сто лет» — один из первых и ярчайших образцов футуристической фантастики в России. Главный герой, молодой человек Порошин, проглотив волшебную пилюлю, из Парижа 1868 года переносится в Париж 1968-го. И обнаруживает, что Францией теперь правят китайцы и Ротшильды, Европа платит могущественному Китаю-завоевателю огромный налог, мужчины носят халаты, а женщины — только ювелирные украшения – и больше ничего (вечная мужская мечта). Оперу и другие спектакли люди слушают по телефону, сидя в ресторанах. Единственное, что довольно точно угадал фантазер Данилевский, так это то, что города имеют центральное отопление, освещение и водопровод.
Николай Семенович Лесков. «Святочные рассказы». Первая святочная повесть – «Запечатленный ангел» — принесла Лескову гонорар 500 рублей за полгода работы. Причём главного героя – старовера – ему пришлось, по велению цензуры, переделать в новообращённого христианина. Эти трудности не остановили писателя. Он продолжил «святочную» деятельность. Возможно, нет ни одного писателя на свете, у которого бы так много сочинений носило подзаголовок «святочный рассказ». И даже если и не носило, все равно содержало в себе столько черт, присущих жанру, что литературоведы до сих пор спорят, какие сочинения Лескова считать святочными, а какие – «обычными».
О. Генри. Рассказы. У О.Генри, одного из лучших литературных спринтеров и блестящих наследников диккенсовской традиции, по сути дела, все рассказы «рождественские». Но традиционный конфликт добра и зла автор — из текста — переносит в воображение читателя. В финале герои О.Генри — всегда не то, что мы о них думали в начале. Мошенник великодушен, мужлан — тонкая натура, бродяга спасает богатое семейство от грабежа (хотя по логике, должен богачей ненавидеть) и т.д. Удивительная способность нас растрогать не изменяет писателю, даже когда он высмеивает что-нибудь, например, «календарную» благотворительность в День благодарения: умирающий от голода Старый джентльмен на последний доллар угощает бродягу, которого прежде уже до отвала накормили другие.
Агата Кристи. «Рождество Эркюля Пуаро». Симеон Ли, вредный старик и миллионер, впервые за 20 лет, собирает в родовом поместье Горстон-Холл свою семью, якобы на Рождество, а на самом деле — чтобы всех между собой перессорить. Ему нравится мучить потомков, которые, естественно, ждут-не дождутся наследства. Однако вскоре старика находят жестоко убитым — с перерезанным горлом. Эркюль Пуаро и инспектор Сагден выясняют, что мотив и возможность зверски замочить дедулю была у каждого члена семьи и даже у слуг… Автор с блеском подтверждает свой титул королевы детектива: густая интрига, обставленная живописными скелетами в шкафу — лучшее атмосферное чтение на праздничной неделе.
Борис Акунин «Кладбищенские истории». В современной русской литературе новогодний жанр живёт очень разнообразной жизнью. Рождественские тексты есть у многих – от Дарьи Донцовой до Дмитрия Галковского . Но лавры первого, пожалуй, отдадим Григорию Шалвовичу Чхартишвили и его внутреннему соавтору Борису Акунину. У Акунина есть короткая фантастическая история, снабжённая подзаголовком «типа святочный рассказ» — «Проблема 2000» — о том, как люди разных эпох вдруг увидели друг друга в зеркале и – волею высших сил – поменялись телами. Но вершиной «святочного» творчества Акунина я бы назвала «Кладбищенские истории». К Рождеству они не приурочены, но содержат все атрибуты «страшного рассказа». Здесь и мертвецы, и призраки с вампирами, и страшные тайны, и роковые стечения обстоятельств. Разумеется, все переработано в постмодернистском ключе. Например, Карл Маркс после смерти, как последовательный материалист, не желает покинуть своё тело и становится вампиром – пьёт кровь истовых коммунистов. Любопытен и подход к форме (названный критиками «экспериментальным»): каждый рассказ Бориса Акунина сопровождается исторической справкой за авторством Григория Чхартишвили.
А также:
О традициях рождественской литературы читайте здесь здесь здесь
| Библиотека рекомендует / ПроЧтение |