Подборкой стихов лауреата премии «Поэт» Александра Кушнера «В жизни пламенной и мглистой» открывается июльский номер журнала. Град на улице или метель, впечатление от Гоголя или Пруста — все становится поводом для философского осмысления действительности.
Говорить о жизни плохо
Я не должен и не буду.
Даже куст чертополоха,
Посмотри, подобен чуду.
И при том, что он колючий,
У него цветок пушистый.
Это очень частый случай
В жизни пламенной и мглистой.
И моё стихотворенье
Подошло б для детской книжки,
Если б речь не шла о тренье
Меж людьми и резких вспышках.
Если б я без рассуждений
Любовался им, лиловым.
Если б сумрачные тени
Не мерещились за словом.
Он этюды, он наброски
Обещает живописцу.
Если бы не Заболоцкий,
Разглядевший в нём темницу.
Это жизнь — и к ней искусство,
Может быть, несправедливо.
Это двойственное чувство
Восхищенья и надрыва.
Центральная проза номера — Олеся Николаева «Литературный негр». Как известно профессионалам, «негр» — фактический автор чужих произведений. Здесь два ярких, выразительных характера: мемуаристка — бойкая дама, сумевшая обустроить свою жизнь в условиях первоначального накопления капитала, и ее неудачливая подруга интеллигентка Ольга, первая «переписчица» книги.
« — Олеся Николаевна?
— Александровна.
— Александровна. Я хочу предложить вам работу.
— ???
Передо мной стояла низенькая квадратная тетка с короткими выбеленными волосами. Она вошла в институтское помещение, которое у нас называется интригующе «Кафедра литературного мастерства», и направилась прямехонько ко мне, пытаясь вынуть из хозяйственной сумки огромную красную папку. Но сумка так и тянула ее к земле, словно не желая выпускать содержимое, и поэтому она присела на корточки, борясь с ней.
— Вот, — наконец тяжело выдохнула она. — Я тут написала роман. О моей жизни, — она распрямилась и бухнула папку на стол.
Я почувствовала, как отяжелел мой взгляд: он даже наклонил мою голову вниз. Я мрачно воззрилась на незнакомку исподлобья.
Знаю, знаю я этих графоманов, они часто ко мне наведываются: «Я тут написал одну вещицу… Будьте со мной предельно искренни и откровенны. Говорите честно и без обиняков!».
Если не быть начеку, сразу не установить нужную дистанцию, начинают предъявлять претензии, счеты, а в конце концов за искренность и откровенность меня же и пнут. Да! Дело едва ли не доходило даже до угроз физической расправы!»
Два рассказа Бориса Белкина повествуют о школе глазами ученика («Оскал капитализма») и молодого неопытного учителя («Пятая буква»).
Пятая буква
«Покидая российские пределы, моя коллега и приятельница Галя Рогинская оставила мне в наследство свой 8-й класс. «Этот класс я могу передать только тебе», — сказала Галя. Продержаться надо было один год. По окончании восьмилетки класс с очевидностью покидал школу практически в полном составе. Галя любила свой класс, но за глаза иначе, как «моими придурками», называла редко. И на это были причины.
Для облегчения работы учителей в школе был принят следующий порядок: при наборе первоклассников дети посильнее попадали в классы «А» и «Б». «В» — оказывался существенно слабее, про класс «Г», если такой набирался, некоторые преподаватели говорили: «Г» — оно и есть г…», что же касается класса Гали, то он и вовсе значился под литерой «Д».
Класс и был совершенно Диким, Дремучим, но Добрым. Той особой добротой, что зачастую отличает российский народ и сущность которой, как, например, и простоты, так сложно определить. Класс был откровенно малокультурным, что то и дело создавало сложности в работе и общении. Как-то на уроке, борясь с проявлениями бытового антисемитизма, Галя сознательно несколько раз употребила словосочетание «еврейский народ». Вскоре она заметила, что ученик Чумаченко буквально умирает от смеха. На вопрос, что его так рассмешило, Чумаченко, не отвечая, продолжал заливаться добрым детским смехом. «Уж очень, Галина Лазаревна, вы смешно сказали — еврейский народ», — наконец с усилием выдавил из себя Чумаченко и снова впал в сладкую истерику. Чумаченко, как оказалось, рассмешило то, что целый народ был назван еврейским. Никак не понимая, что еврей — это национальность, а не ругательство, Чумаченко не мог поверить в то, что какой бы то ни было народ мог состоять из одних евреев.»
Драматичные стихи Елены Шуваевой-Петросян «Арбузы на минном поле» — еще один взгляд на Армению, то нежный, то изучающий:
как много кармина
в армянских горах…
века захлёбываются кровью.
Об американском периоде жизни поэта Александра Межирова рассказывает его дочь Зоя Межирова в мемуарном эссе «Невозвращенец и не эмигрант», помещенном под рубрикой «Свидетельства».
В разделе «Мемуары» помещены воспоминания Ирины Зориной «Прожили большую жизнь» о философе, литературоведе и общественном деятеле Юрии Карякине и известного журналиста Александра Борина «Моя “Литературка”».
Под рубрикой «Книга как повод» помещены две статьи: «3 + 3» Аркадия Штыпеля о затеянной в Киеве серии русско-украинских поэтических антологий и Аллы Марченко о биографии Н.И.Михайловой Василия Львовича Пушкина, выпущенной в серии «ЖЗЛ».
| Библиотека рекомендует |